Если сесть на самолет авиакомпании S7, долететь до Иркутска и благополучно приземлиться на короткой иркутской взлетке, затем сесть в электричку, доехать до райцентра и дождаться машину времени, – то можно попасть в начало прошлого века. Если не повезет, то в историю придется идти пешком, – до крохотного поселка вольнопоселенцев, репрессированных и беглых бандеровцев. Бараки времен русско-японского конфликта, – ни почты, ни телеграфа, ни телефона.
Когда мне будет семьдесят, я поеду туда умирать. К тому времени потолки станут по моему росту и мне не придется нагибаться. Поумираю эдак… лет пятнадцать, что еще взрослому человеку надо?
…Два года подряд на поселок "нападала напасть". Некто ел парниковые огурцы. Детальный анализ отпечатков зубов не оставлял сомнений, что это кошка. Да разве найдешь преступника в таком бесконечно широком круге подозреваемых? Тестирование котов на предмет «пристрастия к поеданию путем предложения» себя не оправдало – кошки наотрез отказывались есть огурцы из человеческих рук. Ситуация катастрофичная – в зоне рискованного земледелия, в Восточной Сибири, каждый огурец на счету. Каждый огурец знают в лицо и наперед определяют ему место. А тут… не успеет счастливый огурцовладелец порадоваться зеленому другу, и прописать его в завтрашний салат – дескать, расти родной до утра, а утром на его месте обнаруживает огурцовый скелет. Вне подозрений были только два персонажа – Шпицевская кошка, в силу возраста которая «было пойдет на двор, забудет, куда шла, да вертается» и наш Тима, полуперс-полубританец, которого деревенские за кота не считали. Мышей боится, даже дохлых, – разве кот? Каждое утро Тима начинал с обхода соседей, где мог получить подачку, а мог и по шее. Но на последнее он не обижался, – он был философ.
Солнце слепило Шурины глаза и лезло за шиворот китайского халата.
- Это Светки-барелины рыжие падлы.. – громким шепотом скрипела Шура, – это они огурцы жрут!
- И че, Шура? – участковый почесал ногу. У него полдеревни алкоголиков-возвращенцев-поджигателей, а тут с огурцами лезут. – Что мне теперь, сидеть в засаде в твоем огороде и по котам шмалять?
-Вот дуры-то какие бывают… – поддержал участкового дед Шпиц.
-Пусть эвтаназию им делает! – взвизгнула Шура. – А то я их сама придушу к ибени матери!
Светка-«барелина»,мывшая в своем огороде банки из под молока старым носком, насторожилась и прислушалась. «Барелиной» плюс непечатное прилагательное, она стала после того, как обозвала Шуру коровой. Ей-богу, несправедливо, Шура была всего то на полцентнера тяжелее самой Светки. «Рыжие падлы», сидевшие на заборе и наблюдавшие за людьми, зевнули и отвернулись.
Основания для подозрений у Шуры были веские. Не так давно Светка пустила по деревне слух, что Шура вымя у своей коровы не моет, и через это молоко у нее грязное, пахнет коровой и вообще опасно для здоровья. Шуру чуть не разорвало от такой несправедливости. Она доказывала всем и каждому, что «себе не помоет, а корове всегда», и несколько раз ходила бить лицо Светке, – правда к взаимному удовлетворению, но черный пиар сделал свое дело, и клиентов у Шуры поубавилось. А у Светки прибавилось. Ну, чьи еще коты могут быть такими падлюками?
А до этого она подозревала Веркиного кота, и тоже не без оснований. А дело было так. У Шуры был юбилей, 55 лет. Наприглашала Шура три деревни, убила три пенсии на стол. Держать речь поселок выбрал Веру – у нее и зубы есть, новые, и язык подвешен. Ну Вера и выдала… Дескать, молодец Шура, отказалась от заразы, которая терзала ее до сорока пяти лет, не пьет теперь, не шарамыжит, под заборами не валяется. Разбогатела, и вообще… Все прятали глаза, а Шура яростно улыбалась, красная, как августовский закат. И вот это слушать на собственном юбилее! Где только одного королевского салата с красной икрой она три тазика настругала!
В общем, Веркиному коту пришлось нелегко.
Участковый устал слушать Шурин скрип, ласково погладил ее по сиреневому плюшевому плечу:
-Иди ты, Шура, на …. – сказал он и удалился.
Шура грозно посмотрела на Шпица. На его счастье в недрах его хламид Басков запел Шарманку.
-Ой, звонят, мне-ж звонят-то… Да где ты, зараза, куда ж я тебя сунул? – Дед стал хлопать себя по карманам, и заодно тихо отдаляться от Шуры. – Шарманка, шарманка, пьянка- куртизанка… А вот ты, паразит, ало! Тьфу, на кнопку не нажал, дура старый… Ало! Доча! Я тут! Аха, я это! Туточки я! Да с бабами тут… Доча, а что не едете? Тут ягоды понаросло, посс…ть некуда! Приезжайте с дитями! Я? Да я ниче… Живой, ага.. Хрен похоронишь…
Вечером мы с мамой решили закрыть парники акриловым полотном.
- Мама…- сказала я, – если этот кот сейчас нас видит, то у него истерика. Он катается по земле и ржет. «Ой, напугали, ой, ой, как теперь жить?». Тут не только кошка найдет пролаз, тут конница проскачет. С саблями наголо.
-А совесть?- строго сказала мама. – Если прикрыто, значит нельзя. Я же не трогаю, если что закрыто.
Да уж…Совесть…Кошачья совесть всегда на кошачьей стороне…
Утром бабуля принесла очередной огурцовый труп и швырнула его под лавку.
-Вот что это такое? – сказала она, добавив многотонную нецензурную конструкцию.
-Это садака… – сказала я.
-Каво?
-Садака, милостыня… Сейчас…
Я нашла в тумбочке старенький мусульманский календарик и нашла сунну «Садака».
-Так.. Рассудить двоих… Подсадить на лошадь….А! вот! Пророк, да благословит его Аллах и приветствует, сказал, что если мусульманин что-либо посадит или посеет, а человек, животное или птица съест из посаженного или посеянного, – то это непременно зачтется ему, как садака.
-И что?
-Ну, зачтется как милостыня.
-Где?
-На том свете.
В зеленых глазах моей бабули сверкнули лукавые искры.
-И что?
-Да ничего…
-Огурцами дадут?
Угу, дадут…Боюсь, с твоим чувством юмора ты до того света не доберешься. По моему глубокому убеждению, человек умирает тогда, когда теряет чувство юмора, – это травма, несовместимая с жизнью. Так что, родная, ты будешь жить вечно.
Вечером я вышла на крыльцо, чтобы поймать блуждающий сигнал сотовой связи и отправить письмо. Сигнал трепетал, как заблудившийся мотылек и ночные бабочки пытались вляпаться во всемирную паутину. На летней кухне горел свет. Я заглянула в окно и увидела Тиму, который яростно пожирал останки огурца.
-Тима… – от звука затвора фотокамеры огурец и Тима отпрыгнули друг от друга как однополярные частицы.
-Ну все, Тима, ты покойник, – сказала я.
Тимка судорожно сглотнул.
-Тебя повесят, расстреляют и на всякий случай утопят. – Я помахала перед его носом монитором с фотографией. Нет, ну надо же…
Тимка посмотрел на огурец, на фотографию, вздохнул и поднял на меня круглые и желтые, как луна, глаза.
-Да не смотри на меня. Огурцовое дело закрыто. Сдам тебя участковому, а дальше суд Линча, как минимум. Или Шуре сдам.
-Лучше участковому, – сказал Тима.
-Хочешь сделку? Я никому ничего не скажу, а ты мне покажешь вход в четвертое измерение.
Тимка опустил глаза в пол и отвернулся. По его печальному хвосту было ясно, что кот готов к суду Линча.
Я села на крылечко и вдохнула воздух, пахнущий земляникой. Пошел легкий прозрачный дождик. Тимка сел рядом.
-Хорошо…- сказала я.
-Ниче так… – сказал Тимка.
-Жить хочется…
-Угу…
-Живи. Только завязывай с огурцами. У каждого преступления должно быть наказание. Ты что, Достоевского не читал?
Больше в деревне не умер ни один огурец. Они расплодились так, что цены на них упали ниже завалинки. И опять все были недовольны.
Комментариев нет:
Отправить комментарий